https://www.dmca.com/

главная

назад

вперёд

Просо

Знатоки до сих пор не могут забыть, как в трудную военную пору, в 1943 году, казахский хлебороб Чага-нак Берсиев получил небывалый, прямо-таки фантастический урожай проса: двести центнеров с гектара. До тех пор в среднем собирали по пять (в наши дни — тоже!), а он — двести. В сорок раз больше.

Не только проса, никаких зерновых столько не собирали. Подумать только — десять стаканов пшена с одного квадратного метра! Поверить трудно. Однако факт.

Чтобы разобраться в нем, придется отсчитать назад несколько лет и остановиться на 1938-м. Год засушливый. Особенно тяжелый для Саратова, Оренбурга, Казахстана. Этот сухой и жаркий край называют коротко: Юго-Восток. Засуха на Юго-Востоке — частый гость. Нужны были срочные меры. И культура, которая ее не боялась. Нужно было обеспечить урожай.

Немедленно создали тысячи звеньев. Шефство приняла на себя ВАСХНИЛ — Всесоюзная академия сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина. А из культур выбрали просо. Оно меньше других страдало от засухи.

Первый опытный год оказался ещё засушливее, чем его предшественник. Звенья старались, как могли. Задерживали снег. Готовили почву по всем правилам науки. И получили урожай в пять, а некоторые — в десять раз выше обычного. Но ведь не в сорок же! До будущего рекорда славного Чаганака было далеко.

Казахстанец до тонкости изучил жизнь проса. И в первую очередь он учел, что просо — культура пластовая. Она дает наивысший урожай только по пласту. Пласт — дернина целины, которую первый раз разрезает плуг. В нем нет ещё сорняков. Без сорняков хорошо удаются все культуры и трижды хорошо — просо. Мелкое просяное зернышко и всход дает такой крохотный и тщедушный, что его может задавить любой сорняк. Берсиев это знал и посеял просо на нови. На целине.

Однако ведь и другие знали секрет пласта. И если у них была в запасе целинная почва, пускали ее под просо. А до двухсот центнеров берсиевских никто из них не дотянул. Почему?

Прежде чем ответить на этот вопрос, хочу вспомнить один случай из собственного прошлого. Во время войны нашу часть перебросили с Калининского фронта под Сталинград. Там, в Нечерноземье, нас кормили гречневой кашей, да и той давали по норме, понемногу. (Районы, где сеяли гречиху, были захвачены врагом!) А здесь, в степном краю, в Заволжье, властвовало пшено. Давали кашу без ограничения, сколько съешь. Хоть целый котелок!

Я в те годы, естественно, не задумывался над причиной такой разницы в пищевом довольствии. Уже после войны, кончив институт, понял, что иначе быть не могло. В Калининской области, теплой и дождливой, хорошо родится греча. Проса там не сеют. В жарком и сухом Заволжье первое место — за просом. Несмотря на засухи, оно обеспечивало нам вкусную и здоровую еду.

И вот тут мы сталкиваемся с парадоксом проса. Если проследить, где сеял эту культуру Чаганак Бер-сиев, окажется, что он использовал богатые наносные почвы по реке Уилу. Почвы пойменные и уж никак не сухие. Не странно ли? Признанную культуру засушливых мест высевать на влажной почве речной долины? Отнюдь нет. Просо дает, конечно, урожай на сухой земле, где гибнут пшеница и ячмень, но в несколько раз больший приносит на влажной земле. Потому-то в зимнее время в далеком 1938 году просовые звенья выставляли на полях тысячи обмолоченных снопов пшеницы. Они задерживали снег и прибавляли воду полям.

Однако и задержав снег, звенья все же не смогли достичь высот Чаганака Берсиева. Оставалось ещё очень много приемов, которые надо было применить, чтобы просо дало урожай, близкий к берсиевскому.

Взять хотя бы каток. Сколько споров было насчет катка и прикатывания почвы. Одни говорили: без катка просо не уродится. Не укатаешь, влагу потеряешь. Другие возражали и утверждали обратное: укатаешь, влагу потеряешь. Правы были и те и другие. Там, где сильные ветры, неукатанная почва сохнет быстрей, чем катаная. Там, где нет ветра,— наоборот!

Просо ни на день нельзя оставлять без внимания. Даже если грамотно проведен сев, если вовремя убраны сорняки, если уже налились метелки, может подуть ветер, и часть зерна осыплется. Иной раз даже раньше, чем созреет. Профессор И. Елагин проделал такой опыт. Он подставил лотки под кустики проса и стал ждать. Просо ещё не достигло полной зрелости, а в лотках уже появились первые красные зерна. Скоро они усеяли все дно лотков. И как нарочно, падало первоклассное зерно.

Чтобы представить, сколько теряется продукции, достаточно вспомнить историю, о которой рассказал в 1911 году агроном В. Романов-Романько. Он решил обновить луговину, на которой пасся скот. Животные давно съели хорошие травы и затоптали остальное. Романько вспахал плугом дернину и оставил в надежде, что травы постепенно восстановят свое былое обилие. И можно будет снова выпасать скотину.

Но вышло совсем не так. Вместо трав выросло просо. И совершенно неожиданно агроному пришлось убирать урожай зерна. Он, конечно, поинтересовался у местных жителей, что было раньше на месте выгона. Они припомнили, что лет восемнадцать назад на месте луга был такой же затравленный выгон. Бывший владелец распахал его и засеял просом. Убрав урожай по пласту, он оставил пашню зарастать травами, чтобы снова образовалась целина.

Но семена проса, очевидно, в тот единственный год осыпались и пролежали в почве восемнадцать лет. Они как бы законсервировались там, но всхожести не потеряли. Когда выгон вспахали, семена получили доступ к теплу и воздуху. Их хватило, чтобы обеспечить Ро-манько непредвиденный урожай. Вот что наделал ветер, вытрясший из метелок лучшие семена.

Он и сейчас вовсю хозяйничает на полях проса. В Павлодарской области ветры очень сильные, и там пришлось пойти на крайнюю меру. Поделили поля на полоски в сто-двести метров шириною. На одной полоске — просо, на другой — житняк, кормовая трава. Потом снова просо, и опять житняк. Конечно, на таких клочках трудновато с механизмами. Им больший простор нужен. Но иного выхода пока у павлодарцев нет. А житняк надежно спасает от ветра.

Итак: ветер, жара, сушь — удел проса. В каждой местности каждый год они сочетались по-разному. И от этого у крестьян возникало великое множество своих доморощенных разновидностей проса. Больше всего их было в Саратовской губернии. В самом начале тридцатых годов саратовский агроном Б. Арнольд отобрал из этого пестрого разнообразия новый отличный сорт Саратовское-853. Зерна его были красными, как кровь. Оно давало большой урожай и очень вкусную кашу. Новый сорт быстро занял засушливый Юго-Вос-ток. Прошло сорок лет, а он все ещё держал за собой половину пашни.

Однако тут некоторые ученые стали говорить, что красная оболочка — слишком дорогое удовольствие. Если бы сделать ее потоньше, то возрос бы выход пшена. И вывели сорта с тонкой шелухой. Она была такая тонкая, что просвечивала насквозь и зерно проса становилось не красным, а кремовым. Кремовое созревало позже и давало урожай больше.

Когда же распределили зерно по хозяйствам и посеяли, то не собрали и того, что давало арнольдовское. Поспевая поздно, кремовое попадало под осенние дожди. Урожай падал. Тонкая оболочка оказалась слабой защитой и против болезней. В общем, охотников сеять новые сорта нашлось мало.

Недавно ученые решили подсчитать хорошие сорта. Увы, их оказалось не более десятка. Остальные — плохие. Почему же так мало хороших, приспособленных к невзгодам и переменам климата? Мог же Арнольд со своей бригадой вывести шедевр. Почему сейчас это стало трудным?

Известный просовед профессор М. Ильин отвечает так. Во времена Арнольда было множество разновидностей. Не было химических средств защиты. Не было удобрений. Шел естественный отбор. Что выживало само, то и оставляли.

Сейчас все стало по-иному. Поля хорошо защищены и удобрены. Почва хорошо разрыхлена. Даже в засушливом краю в ней с зимы запасено довольно воды. Тепличные условия! Какой уж тут естественный отбор! Он давно угас, и отбирать стало не из чего!

До сих пор шла речь о просе для людей. А ведь в нем заинтересованы и наши четвероногие спутники.

Девяностые годы прошлого века. Год за годом — засуха. Подряд несколько лет не удается озимая пшеница. Пересевать яровой пшеницей слишком поздно. Можно лишь посеять просо. Посеяли. Собрали столько, что сразу подешевело. Стало в два раза дешевле овса.

Продавать просо, чтобы купить овес для лошадей, сочли невыгодным. Кормить их просом? А можно ли? Опытом поделился оренбургский крестьянин И. Шумков. Он пытался не раз кормить лошадей просом, потому что в степном Оренбуржье это самый доступный корм. И вот что заметил.

Если давать лошадям просяную муку, они сначала с аппетитом набрасываются на нее. Потом новый корм приедается, и кони требуют другого. Просо бракуют.

Шумков размолол просяные отходы и предложил своим подопечным. История повторилась. Вначале набросились с жадностью. Через несколько дней забраковали. Шумков зачерпнул горсть муки и пожевал. Вкус был приятный, сладковатый, точно с сахаром. Когда же выплюнул муку, во рту осталась горечь. Ее придало муке масло, которое содержалось в «отоло-чьях» — просяных отходах.

Тогда наш опытник размолол цельные зерна проса, а заодно смолол муку из обрушенного пшена, которое готовил себе на кашу. И та и другая мука не имела горечи, но приторно-сладкий вкус сохранялся и здесь. Лошади, поев, охладели и к этому корму. Что же им не нравится: горечь или сладость?

Оставалось ещё дать четвероногим просяную солому. Она у проса особая. Почти как сено, потому что не желтеет к моменту уборки, а остается зеленой. Ни у пшеницы, ни у других зерновых такой соломы нет. Увы, разборчивые кони отказались и от соломы.

Шумков, однако, руки не опустил. Он решил посоветоваться с другими крестьянами и отправился в поход по оренбургским селам. Некоторые крестьяне соглашались с путешественником и говорили: да, и просо горчит, и солома тоже. И кому захочется есть такую горькую еду? Другие возражали и утверждали обратное, что просяная солома отличная еда. Кони едят ее с охотой. И не только едят, но и поправляются на ней.

Шумков пожелал сам убедиться в правоте этих слов. Хозяин, один из тех, кто хвалил солому, привел нашего странника в конюшню, где стоял конь, недавно купленный на базаре. Купил тощего и худого, теперь же конь выглядел молодцом и выполнял самую тяжелую работу. Шумков заглянул в кормушку. Там лежала просяная солома, сдобренная просяными «отолочьями». Конь уплетал корм за обе щеки.

Хозяин зачерпнул горсть приятно пахнущей массы. На ладони заблестели знакомые кусочки просяной резки. Между ними Шумков заметил какую-то постороннюю примесь. Хозяин признался: это измельченные сорняки. Времени не хватило прополоть. Все просо сорняками заросло. Пришлось скосить и смолоть вместе с ними.

Вернувшись домой, Шумков не знал, как дождаться следующей весны. Он снова посеял просо, но теперь часть его нарочно не прополол. Убрал с сорняками. Солому измельчил вместе с пыреем, осотом и васильками. С тех пор наш опытник больше не бедствовал с кормом. Он смешивал просяную солому с обычным сеном и получал тот же результат. Сладкое просо быстро приедалось животным. Другие травы как бы разбавляли эту приторную сладость. А горечь тоже не оказалась помехой. Горький корм всегда усваивается лучше.

Остается очертить внешний вид проса. Куст из нескольких стеблей, высотой до пояса или даже до подбородка. На стеблях метелки, то поникшие, то растопыренные, то сжатые в ком. Зерен в метелке великое множество. Бывает до тысячи и даже до трех тысяч. С колосом пшеницы или ржи и сравнивать нечего. Там не больше сотни.

И хоть сами зернышки у проса малы, изобилие их всегда вызывало у агрономов соблазнительную мысль: не в том ли причина фантастических урожаев Берсие-ва, что так удачно сконструирована просяная метелка, что она вмещает в тридцать раз больше зерен, чем колос? А некоторые вполне серьезно задавались вопросом: а что, если попытаться перекроить колос по типу метелки? Увы, кажется, никто на этом пути пока не добился успеха.

Предвижу вопрос: а как же насчет пласта, с которого мы начали разговор? Во времена Берсиева было много целины и можно было получать 200 центнеров. Теперь целины нет. Значит, прощай мечта о берсиев-ских урожаях?

Вовсе нет. Нужно только ещё лучше изучить биологию проса. Не упустить ни одной мелочи. И попытаться добыть 200 центнеров без пласта. Он же тоже не одним пластом взял рекорд!

Вот тут-то и пригодится мысль о реконструкции колоса по типу метелки. Не колос нужно реконструировать, а метелку. Сейчас в ней великое множество мелких зерен. Хорошо бы сделать так, чтобы зерна стали покрупней. Пусть даже за счет количества.

Раньше земледельцы радовались мелкому зерну. Чем мельче, тем меньше нужно для посева. На одну и ту же площадь ржи надо мешок посеять, а пшена всего ведро. Теперь считают, что мелкое зерно — главный минус. Крупное можно посеять на большую глубину, потому что всход из него будет тоже крупный и сумеет пробиться к солнцу. А чем глубже посеяно, тем влажнее почва. И в новых сортах селекционеры уже немного подняли крупность.

Но нужно и тут соблюдать осторожность. Чтобы крупность не пошла в ущерб качеству.